Письмо первое.
OneПриветствую – лирично Онеговское. Или может привет? Слишком интернетовское. Здравствуйте - слишком много официальных тонов, кажется.
Здравствуй. Больше нечего сказать, хотя так хочется обратиться по-другому. Почти все люди в мире хотят большего отношения, чем просто привет, все хотят что то лучшее, чем социально- желамое и ставшее сухим приветствие . Ведь по напечатанным словам можно ли просмотреть, увидеть эмоции. Кажется, люди уже перестали чувствовать по настоящему, нет ничего стоящего, что смогло расшевелить их мозги, заставить нервные центры работать. Люди пишущие, что либо плохое, не всегда присваивают критикуемое и к себе, можно распространять содержание одного ума на всех, лишь бы не «я».
Так много вещей проносится мимо нас, их никому не уловить…Не уловить замысел, лишь приблизиться насколько это возможно своим собственным осознанием.
И мое письмо такое же. Полно глупых мыслей, никаких схем – просто слова, складывающие в переживания, которым кто-то может поставить плюс, а кто-то пройдет мимо надписи ориджинал. Мир изменился… первые слова из трилогии «Властелин колец». Странно, что я вспомнила об этом.
Кому то же, а их немереное количество намного интереснее читать дешевое порно с высоким рейтингом, который на самом деле касается не только секса. Люди опошляют все что возможно, извращают на своем пути – свои глупые совсем не канонные фантазии.И это раздражает, никакого чувства. Все прикрываются жанром, предупреждением и многие не любят собственные тексты. И тогда возникает вопрос : для чего? И когда заканчивая последнюю строчку, где Саске мило улыбаясь выдыхает Наруто в ухо : я люблю тебя – видишь ошеломляющие комментарии – автор, так здорово! у вас талант и такая же ересь на полстраницы возникает чувство недоумения. Люди такие вруны, что не могут придумать своих собственных персонажей, и самое страшное не могут пользоваться даже тем, что есть. Эту часть я отношу и к себе, мои творения не блещут каноном, той философией Кишимото или яркостью ориджинала и это главное причина того, что я не пишу сейчас. Понимаю, что возможно и никогда не умела…
Письмо мое слишком гневное и кажется, бессмысленное.Как же справитьсяы с собственным потоком мыслей?
Серебряная. Почему то в голову сразу идут ассоциации. Может потому что слово емкое и хрустальное на звучание. Быть может просто с укоренившим знанием о мирском значением. Есть немного людей, которые смогли бы коснуться души другого, субъективное восприятие человека устроено по принципу интереса. Мы всегда будем читать, то, что нам интересно – или хоть как то привлекает. Это закон психических свойств. Но меня трогает почти каждое слово, и кажется куча мыслей плотно сжатых в голове, тех самых невысказанных, спрятанных Ты можешь достать оттуда и всколыхнуть весь мой мир. И это приятно. Наверно потому, что люди считают меня слишком простой и бесчувственной, те самые, что рядом со мной – но никто почти из них не интересуется моими переживаниями. Что делаю и сама по жизни, грустно.
Мне бывает интересно увидеть Тебя, хочется, почему то знать тебя в лицо, думая о том, что ты реальный человек – где то тут поблизости, на Земле. И меня греет мысль, что я знаю тебя. Мы не друзья, мы связаны просто социальными отношениями, ролями читатель –автор. Но мне все равно, мне этого хватает и этих связей. И мне бывает страшно, что либо писать, думая, не разочарую ли я своими детскими воззрениями и переживаниями в строке «комментарий». Но иногда я думаю, имею ли ценность я как твой читатель. А может мне просто хочется казаться такой, странно да?
Я думаю, тебе тоже бывает одиноко. Наверное, ты намного чище переживаешь свою жизнь, выхватывая моменты и вдыхая их в слова. Наверное, ты настоящая – ведь невозможно писать, не чувствуя такого, не представляя, не высказывая своего отношения.
И хоть так много грусти и сложных конструкций в рассказах, но надежда в них всегда видима для меня. Ты ведь и сама это знаешь, правда?
Музыка. Наверное, то что ты назвала фигулькой на самом деле оказало на большее впечатление. Может потому что она – музыка, близка ко мне. И не потому что я как Саске срываясь на хрип кричу банальные слова. Нет, скорее потому что эта отправная точка тронула сильнее, показала для чего все это было нужно. Весь смысл того, что мы зовем мелодией. Музыка тоже ведь послание, и наверное самое откровенное. Самое искреннее. И когда прочитываю в сотый раз одну единственную страницу так и проситься …
Hajime kara sono tsumoridesho?...
И еще, мое настоящее приземленное имя. Раушана.
Письмо Второе.
TwoWe all wanna be somebody
We just need taste of who we are.(c)
Thousand Foot Krutch – Be somebody
В детстве я мечтала стать директором школы, даже не знаю, почему так получилось. Мне казалось это столь необычным. Управлять людьми, сидеть на кресле, входить в школьную столовую и кушать бесплатно. Странно, что семилетний ребенок мечтает о таком. Почему директор? Может все это происходило отчасти из - за моей первой учительницы, которая была самой милой женщиной на свете. Ласка и забота исходили от нее потоком невидимым, но ощущаемым. Либо потому что моя мама – учительница торчала там все дневное время, и даже больше. Но уже в сознательном возрасте на место детских желаний пришли уже собственные откровения – нет, я до сих пор стремилась к земным вещам. Втихую, посещая музыкальный класс, я представляла, как стою на огромной сцене, и люди слышат, как я пою. Красивая такая, в красивом каком нибудь платье. За все семь лет обучения, моя семья ни разу не пришла на выступление. Лишь однажды, когда маму пригласил сотрудник, из той самой же школы. Временами казалось, что я не существую, что все из чего слеплена – это мои ожидания, которые никак не сбывались. В свои семнадцать, я мечтала о любви. О той самой, что разрывает сердце на части, мечтала о большем. Не замечая о существовании людей, которым нравилась и которые хотели быть рядом.
I’m just a boy inside the man
Not exactly who you think I am.
Город, в котором я родилась, был маленьким, хоть и являлся столицей. Но это маленькое захолустье не имело раньше ничего кроме большего количества кафе и нескольких модных ресторанов. Как мы еще держались, не имея ни завода, ни должных каких-то отличительных свойств – странно и немного чудно. Самое страшное в этом городе жили люди. О, нет. Это не так уж и плохо. Просто отличие было у них от всех остальных. Из ста человек лишь единицы были действительно учащимися, а к восемнадцати многие парни имели несовершеннолетних жен. Самое глупое, родители то позволяли. В столице не было ни одного рабочего фонтана до наступления одного долгожданного момента. Лет так восемь назад к нам прилетел президент. А мы, мы были автономной республикой. Прилетел, посмотрел, показал себя и также технично испарился. Молодцом, парень. Хотя ему уже восьмой десяток. Ты спросишь к чему этот отрывок, причем тут мечты и музыка. Этот город, мой родной вот такой город был без музыки. В нем властвовала и властвует похоть и грубость. Никто не узнает, но стоит приглядеться. Если бы ты попала в город, на тебя накинулись бы взгляды. Их было бы много: стоящие таксисты, которые замрут, когда ты выйдешь из холла аэропорта. Прохожие высокие парни, которые шепнут парочку пошлостей, при этом нервно ухмыляясь. Это дневное время. Этот город не дышал, он стискивал в объятьях людей, которые, не имея целей и чего то видимого хорошего могли лишь совокупляться с себе подобными, могли лишь пачками отдавать и зарабатывать этим свои законные часы в просторах одного единственного университета. Ну а мечтатели хотели лишь уехать, и больше не возвращаться. Я тоже уехала, родители подсказали, подруги грустно улыбнулись и посадили на поезд.
We all wanna be somebody
We’re willing to go but not that far
Год я провела в гордом одиночестве в городе, где была впервые. Втихую плакала по ночам, но не скучала. По-прежнему мечтала, и продолжала искать музыку во всем, что меня окружало. Рядом появлялись, исчезали люди. Как дым. Их было немного, они сменяли друг друга периодически. Одни и те же. Дружба – немного странная вещица. Почему вещица? Потому как она реальна только при наличии двух людей, это как ток, возникающий между двумя железными шариками, причем с условием, что они находятся вблизи. Оно у каждого свое, то самое расстояние. Духовное, телесное, у него множество видов. А когда нет второго шарика с той же концентрацией энергии - это уже страдание, наверное.
Но однажды, все это стало неважным. Мое отношение к городу, желание создать рок – группу и заполонить мир своей музыкой, встретить свою избранную любовь. Это было таким глупым, держаться своего мира, быть жалостливой жертвой, кричащей о помощи. Я жила будущим, осознала это в восемнадцать, когда справляя его, заметила, нельзя дать название этому чувству. Но я его заметила, за шторами представлений.
Что я сделала для своей будущей группы? Сочинила ли я песню? Мечтаю третий год покрасить волосы в выбранный красный и…
I remember where it all began
So clearly.
Мир перекосился, а я жадно глотала свой подростково - юношеский кризис. За неимением собственных чувств, насиловала себя переживаниями несуществующего.
Многое пришло само, когда я этого не ждала. Стала петь, кто-то даже оценил. Но не ищу славы человеческой, уже не ищу. Мне бы хватило, если бы люди улыбнулись, просто слушая меня.
A strange type of chemistry
How You’ve become a part of me.
Прошло два года, мне двадцать. Оглядываясь назад, я практически не вижу света в избранном пути, и в тех решениях, что двигали мной. Везде так много «я», и ни одного «я и». За собственными обидами и эмоциями была какая то неправильная мечта. Будто осквернила саму суть явления «мечты».
Крещение было восьмого числа в июле прошлого года. Сознательный выбор, открытая новая глава. И море новых ощущений, только уже других. Захлестнувшая волной музыка, отрицательно – ответная любовь и самый лучший слушатель на свете, из всех только возможных.
So when they say they don’t believe
I hope that they see You in me.
Когда настанет время, я обязательно тебе расскажу о Нем.
Письмо Третье.
TreeПорой казалось жизни мало, остатки сил предали тело,
Не научиться вновь ровно сразу дышать.
Я всегда думала, что можно умереть от слов, думала, что есть вещи, которые невозможно пережить. Невозможно после них встать и начать заново дышать, есть раны, которые кровоточат и медленно убивают с каждым прожитым мгновением, отравляют, иссушают. Всегда думала, что есть бури, которые засасывают в свой омут и оттуда уже нет пути. А нет, видимо ошибалась…
Как апостол Павел, который попав в шторм, смог выжить. Выжил и попал в место, где обитали убийцы. Из огня да в полымя?
Штормы бывают разные, и порой не хватает мудрости осознать, почему именно сейчас, почему именно такой? Ни один ураган не бывает в том месте, где к нему готовы люди. Ветер не приходит туда, где его ждут.
- Мне кажется, что – асфальт холодный, как лед зимой. Это и есть зима, начало февраля только, первое число. Но снега нет, лишь лужицы после дождя и теплая осенняя куртка с тонкими макасинами. Немного грустно жить зимой без снега – феномен? А еще рядом фонтан, и здание театра находящееся на ремонте. Волосы запутались и ворохом спадают на хрупкие плечи, руки в карманах сжатые до предела.
У нас так много общего. Музыка, длинные волосы, чувствование, видение жизни.
У нас так мало общего. Друзья, увлечения, разговоры.
– Мне кажется, что… - совсем не кажется, ответы не кажутся. Ответы находятся. Находятся внутри нас.
Какие-то слова, пучки объяснений, что долетают ко мне через этот пахнущий прошедшим дождем воздух. Еще несколько секунд чтобы дух подкрепился, подготовился к неминуемому моменту. Насладиться – пока еще есть какое – то наличие связей, пока узлы натягиваются сильнее, чтобы порваться окончательно.
- Нет – ответ отражается слишком глубоким вздохом, где то там внизу, комком в горле, мелкой дрожью и находит выход в соленых слезах. Лишь на короткое мгновение, а потом глаза устремляются в небо. И спустя секунду я знаю, как можно грустно улыбаться.
Каждое мгновение, каждую минуту один из семи миллиардов умирает, каждую минуту где – то там за сотнями километров в чьем - то бланке больничном пишут датировку чисел, когда жизнь оставила свое телесное приложение – и это не я. И я, я все еще жива, и даже не могу пошевелиться. Обидно…
Порой казалось не осталось надежды в сердце
И нет больше сил, чтоб на ногах стоять.
Отказ отдается ощутимой физической болью в груди, я пытаюсь дышать, пытаюсь не начать ломаться и понимаю – надежда оставляет мое бренное тело. На ее месте тонкими линиями появляется разрез, через который струйками красным отдается моя печаль и разочарование.
Мне удается ходить, говорить что – то, утешать того, у кого «нож» и пытаться уверить, что все это не так плохо. Неважно, что мне плохо – главное ему хорошо. Благодарю его, потому что есть ответы, и нет нужды мучиться далее. Нет никому из нас нужды жить тем, что на самом деле не осуществимо. Мне удается даже на секунду убедить себя, что на самом деле все это так.
А когда дверь захлопывается за моей спиной, когда он уходит, и я могу видеть силуэт, растворяющийся в темноте, когда сестра засыпает – падение - на полу в ванной мне невыразимо тепло, тепло и уютно в своем одиночестве, спокойно и одновременно тяжело вместе со своими слезами.
Есть раны, которые не лечатся, есть раны, которые болят даже спустя время. Три месяца, даже с половиной – а утешения нет ни в одной прожитой секунде. Девять месяцев, чтобы стать другом, три недели, чтобы стать чем - то большим, чем очередной контакт в телефоне и лишь мгновение, чтобы стать никем. Я сделала, все что могла, я должна радоваться, что на мои чувства обратили внимание, я должна улыбаться тому факту, что «мы друзья», что могу видеть его каждую неделю, что могу стоять рядом – размазанные со временем всесторонние реплики друзей живут и тают с каждым днем. Они устали от этого.
Реки пустых мыслей, объяснений, абстрактных причин. А бальзама все же нет. Как и...
Так бывает, когда возлагаешь слишком большие надежды, когда ставишь на кон, все что имеешь. Но я не жалею, что мне разбили сердце… Ведь сама отдала, сама.
Из огня да в полымя – мне сказали «нет», и самое страшное надо как то с этим жить. И уже не плачу, только во время душещипательных моментов в фильме даю мгновения слабости израненной гордости. Каплями выдавливаю, что посажено мной и абстрактным решением. И это делает меня на несколько мгновений счастливее. Я все еще могу чувствовать. Еще умею. Значит живу.